"Цивилизация Россия" - вернулась в историю.Александр Дугин."После Крыма тщательно скрываемая истина о «цивилизации Россия» вышла на поверхность – мы в полной мере вернулись в историю" Кризис: быть или не быть РоссииСейчас в нашей стране мы переживаем критический момент. «Кризис» по-гречески означает «суд», то есть отделение – добра от зла, правых от виноватых, подлых от справедливых, достойных жить и обреченных умереть. До кризиса в любом обществе копятся положительные – витальные, жизненные, духовные – и отрицательные – энтропические, упаднические, разложенческие (коррупционные) – моменты, и ни те, ни другие не доминируют. Когда приходит кризис, это сосуществование жизни и смерти, здоровья и разложения становится более нестерпимым. Отныне должно победить либо то, либо другое.
Для анализа того, что происходит сегодня с Россией в условиях украинской драмы, необходимо дать корректный анализ структуры кризиса. А это, в свою очередь, предполагает ясное обозначение тех тенденций, которые сталкиваются между собой в смертельной схватке, предопределяя, быть или не быть России. Всякий кризис чреват фатальной развязкой. Если мы слишком легко отнесемся к вопросу «быть или не быть», мы лишь оттянем решение.
Многие поспешно ответят: «конечно, быть», гоня саму мысль о том, чтобы «не быть», от себя как можно дальше. Это безответственно. Быть – не инерция, не выживание, не само собой разумеющийся процесс длительности. История любого народа и любой цивилизации конечна. Ничто не бывает вечным на земле, поэтому «не быть» – это всегда конкретная открытая возможность. Разве то, что мы не думаем о смерти, продлевает нам жизнь? Нет, это лишь очерняет смерть, не позволяет рассмотреть ее действительные черты, существенно отличающиеся от карикатурной дамы с косой.
Если не ощущать возможности «не быть», невозможно выбрать возможность «быть». Только та жизнь проживается по-настоящему интенсивно, когда она стоит на грани смерти. Историческое действие, как правило, народ осуществляет именно тогда, когда над ним нависает фатальная неумолимая угроза. Подвиг всегда есть деяние перед лицом смерти.
Поэтому надо понимать, что Россия может и «не быть». И кризис делает такую возможность более острой и актуальной. Кризис требует не просто оттягивания гибели, но столкновения с ней, битву со смертью и победу над ней. Только на фоне этого рокового «не быть», решение «быть» приобретает все свое фундаментальное значение. «Быть» не бывает без «не быть», в противном случае, это будет лишь инерция и сон. Спящий не есть и не несть, сон равноудален от бытия и небытия. В этом его онтологический смысл. Кризис всегда значит пробуждение. Философ
Плотин говорил, что смысл зла в том, что оно не дает уснуть. Кризис – это откровение зла, которое и представляет собой возможность «не быть». В нынешнем кризисе все может повернуться так, что России больше не будет. И чтобы она была, необходимо совершить героическое деяние. Надо учредить Россию, воссоздать ее перед лицом катастрофы. Не уклониться от катастрофы, но победить в битве с врагом. Это и есть история. И она возвращается в Россию. Потому что история – это всегда война.
Центробежность и центростремительность в структуре ДержавыЧтобы понять, что происходит сегодня в связи с Украиной, надо вернуться несколько назад в 1990-е годы. В этот период распалась Большая Россия, существовавшая семь десятилетий в форме СССР. Общие границы этой страны были установлены задолго до 1917года, и при советской власти претерпели некоторые, не слишком значительные, изменения. Как в любой полиэтнической державе, и в Российской Империи и в СССР был установлен баланс между центростремительными и центробежными тенденциями, между ядерной идентичностью «большого народа» (как правило, открытого для интеграции меньшинств) и локальными идентичностями «малых народов». Этот баланс никогда и нигде не бывает идеальным, и постоянно смещается то в одну, то в другую сторону. В нашем случае этот баланс существовал в пространстве между русификацией, сепаратизмом, и в ходе каждого кризиса его параметры устанавливались заново. Одни периферийные этносы входили в состав Большой России, другие обосабливались и изредка даже выходили из нее.
Кризис конца 1980-х – начала 1990-х изменил очертания Большой России до неузнаваемости. Из-под нашего прямого влияния вышла Восточная Европа, оказавшаяся под ним в ходе Великой отечественной войны, потом страны Балтии, реинтегрированные в СССР после недолгого периода независимости (ранее, они также входили в состав Большой России – Российской Империи, наряду с Польшей и Финляндией), пока, наконец, не отделились все Республики СССР, бывшие ранее довольно условными единицами, границы которых имели символическое значение. Это был колоссальный удар по Большой России и резкий сдвиг баланса в сторону сепаратизма. Эти процессы грозили перекинуться и на саму Российскую Федерацию – наиболее радикальной формой чего была попытка создать и военным образом отстоять Ичкерию чеченскими сепаратистами. Но и в других зонах Кавказа и Поволжья, а также Сибири тлели аналогичные процессы.
В той ситуации снова решался вопрос «быть или не быть» России, причем, было непонятно, если и быть, то в каком качестве, в каких границах, с какой доминирующей идентичностью (то есть кто отныне является «большим народом»), с какой идеологией и какой политической элитой. На все эти вопросы необходимо было дать однозначный ответ.
Важно обратить внимание на то, что кризис конца 1980-х – начала 1990-х проходил в условиях предшествующей двуполярной системы, основанной на жестком геополитическом противостоянии США и СССР, капиталистической и социалистической систем. Оба полюса распространяли свое влияние далеко за пределы своих национальных территорий и имели свое представление о сущности, логике и горизонтах истории, о том, кто является ее субъектам и какие движущие факторы являются в ней определяющими. Это была
идеологизированная двуполярность, основанная на более фундаментальном цивилизационном дуализме (Запад и Россия, англо-саксонский и романо-германский мир против славянского, цивилизация Моря против цивилизации Суши, атлантисты против евразийцев и т.д.), но выражающая этот дуализм в конкуренции двух социально-экономических систем – капиталистической и социалистической. Крах СССР означал победу альтернативного американского полюса, который остался единственным и немедленно приступил к установлению собственного контроля над теми зонам, которые уходили из под влияния Большой России. Отделявшиеся территории оперативно интегрировались в блок Западных стран, начиная с государств Восточной Европы и заканчивая Прибалтийскими странами. Таким образом, центробежные тенденции сепаратистского толка на всем постсоветском пространстве, и шире, во всей зоне бывшего советского влияния, были отмечены проамериканским, атлантистским признаком. Развал Большой России шел в интересах оставшегося единственным американского полюса и, соответственно, все эти процессы поддерживались Вашингтоном искусственно и целенаправленно. Это сказалось на политическом курсе и идеологии всех постсоветских государств как на территории Восточной Европы, так и на пространстве бывшего СССР: все они (за исключением Югославии) были ориентированы антироссийски, про-американски и сделали ненависть к России основой своей либерально-националистической идеологии. Градус русофобии существенно разнился, но присутствовал во всех без исключения новых национальных образованиях. Но если страны Восточной Европы возвращались к досоветским установкам, то бывшие Республики СССР создавались как новые государства, без политической истории и обоснованных естественных границ. Главной их идеей была лишь слепая ненависть к России и имперско-советскому прошлому, на которое сваливались все проблемы и неудачи. Мстительность в отношении истории и в отношении существующей в настоящем России, а также полное покорное следование за США и Евросоюзом, стала основой этого «национализма ненависти» в сочетании с западопоклонством и ультралиберализмом, некритически скопированным с американской и европейской систем. Все постсоветские государства были случайны, неорганичны, провальны и, в конечном счете, фиктивны, так как не основывались ни на чем, кроме ненависти к России, имитации Запада и напыщенного шовинистического тщеславия. Из кризиса Большой России в форме СССР выползли не государства, а злобные уродцы, продукты распада и вырождения, а не творческого созидательного импульса. Освободившись от одного сапога, они тут же метнулись под другой – евро-американский, начав яростно поносить бывшего хозяина. На самом деле, это был не сапог и не хозяин, а «большой народ», братски и дружественно объединивший вокруг себя другие народы. Но когда этот «большой народ» перенапрягся с труднейшей историей ХХ века и стал оседать, теряя сознания и силы, братский союз был перетолкован «малыми народами» как колониальная имперская диктатура. «Русский сапог» стал искусственным пропагандистским концептом, активно поддерживаемым США, идущими к своей цели мировой гегемонии, последним препятствием на пути к которой все еще оставалась Россия. Так образовались сегодняшние страны СНГ, среди которых лишь Казахстан под управлением евразийца
Назарбаева, Армения, искавшая помощи в конфликте за нагорный Карабах в лице России, и Белоруссия при
Лукашенко (до него правил типичный представитель «национализма ненависти»
Шушкевич) были исключением из общего правила. Содержание остальных государств исчерпывалось версией русофобского национал-либерализма.
Россия как распадВ самой России однако в начале 1990-х пришли силы, которые отражали интересы не «большого народа», русского ядра, а все тех же западных центров, которые способствовали сепаратизму бывших стран советской ориентации. Это была пятая колона атлантистов, либералов и западников, которые действовали внутри России в интересах США. Сложилась парадоксальная ситуация, когда русофобия стала идеологией не просто всех остальных экс-советских Республик, но преобладающей идеологией самой российской политической элиты. В других вновь образовавшихся странах русофобия и либерализм сочетались с местным локальным национализмом. Только в России ситуация была обратной: никакого русского национализма правящие элиты не приняли, а либерализм и ориентация на Запад сопрягались с уровнем русофобии, не уступающей аналогичные настроениям в бывших союзных Республиках. В ситуации кризиса начала 1990-х Большая Россия приняла решение «не быть», не сохранять свою «русскую идентичность», но напротив, поддержать антинациональную прозападную либеральную элиту и ограничиться статусом второстепенной региональной державы, во всем следующей за американским хозяином – так же, как и все остальные постсоветские государства. Но если в других странах процветал местный национализм, в самой России русский национализм был табуирован и подвергнут проклятию.
Это важно: в 1991 году на фоне распада СССР (Большой России) Российская Федерация приняла решение «не быть» той страной, которой она была в советский и царистский период – ни по границам, ни по ядерному «большому народу», ни по геополитической миссии, ни по исторической преемственности. Было учреждено совсем иное государство – прозападное, с либеральной идеологией, капиталистической экономикой и русофобской идеологией, с доминирующей элитой, состоящей из убежденных западников и часто представителей невеликорусского этноса; чуть позднее это в полной мере проявилось в феномене олигархата, где представители великороссов вообще отсутствовали.
Вот корни нынешней украинской драмы: с одной стороны, Украина в 1991 году была искусственно создана на волне сепаратизма и русофобии из юго-западных областей Большой России, а с другой стороны, сама Российская Федерация представляла собой столь же искусственное, прозападное и антирусское образование, с почти полным внешним управлением, при полностью табуированном русском национализме. При этом Первая чеченская кампания, которую постоянно блокировал сам Кремль, ставила под вопрос существование России даже в этих противоестественных границах.
Именно в 1990-е годы у власти в России закрепилась та политическая элита, которая до определенной степени правит и сегодня. Эта элита вполне солидарна геополитически и идеологически с украинской элитой, так как обе служат одному заокеанскому хозяину, разделяют глобалистские ценности и ориентиры, опираются на класс криминальной олигархии, получившей доступ к незаконно приватизированному народному достоянию в ходе либеральных реформ. Российская Федерация вступила в историю как анти-Россия, и это проявилось в ее геополитике, либеральной идеологии, составе элит, внешнеполитической ориентации, экономическом и административном устройстве.
Путь этой «малой» России, возникшей в ходе распада Большой России, был логически предначертан: дальнейшее дробление, новая полна русофобского сепаратизма, образование на бывших российских территориях новых независимых государств с русофобской идеологией и параллельно интеграция правящего класса и олигархата, а также обслуживающей их прозападной либеральной интеллигенции (часто, но не всегда с инородческими корнями) в мировую космополитическую элиту. Россия, провозглашенная «отсталой европейской страной», мыслилась как периферийная зона влияния США и Запада, находящаяся в состоянии перехода от старости к смерти. Рядом существовали другие вновь образованные государства, чье положение в целом было таким же: плюсом в сравнении с Россией в их случае был подъем национализма, компенсирующего трудное социально-экономическое положение и общую отсталость, минусом – меньший масштаб, недостаток (кроме Казахстана и Азербайджана) природных ресурсов и современной промышленности. В 1990-е годы у Российской Федерации под управлением пятой колонны либералов-западников и Украины были в целом одни задачи: постепенное превращение в недоразвитую периферию Запада. Обе страны были объектами внешнего управления. Американские стратеги (в частности, З. Бжезинский) пристально следили лишь за тем, чтобы украинцы и русские не объединились для того, чтобы совместно решить свои проблемы. Отсюда и активная поддержка Западом антирусского галицийского ультранационализма.
«Корпорация Россия»: Путин спасает странуВ конце 1990-х произошел очередной кризис теперь уже российской государственности: вначале дефолт, а затем вторжение чеченских сепаратистов в Дагестан и взрывы домов в Москве. Теперь на карту была поставлена уже «малая» Россия – Российская Федерация. Снова решался вопрос: быть или не быть.
Ельцин больше не справлялся с ситуацией. И снова страна замерла над пропастью. Еще немного и Россия в издании 1990-х и новых границах также могла прекратить своей существование.
Приход к власти в Российской Федерации
Владимира Путина резко изменил ситуацию. Мы перешли ко второй российской фазе новейшей истории: ее можно определить как «корпорация Россия».
Путин на первом этапе восстановил в России политический централизм, выиграл Вторую чеченскую кампанию, укрепил территориальную целостность России. Он резко изменил курс политической истории: выправил государство и общества, катившиеся в пропасть, в иное русло. По сути, Путин фундаментально преобразовал страну, переведя ее из процесса организованного распада, чем она отличалась при Ельцине, в фиксированную политическую единицу. Вместо внешнего управления Российская Федерация стала управляться Президентом.
Путин остановил скольжение по наклонной. Россия была запущена заново.
Но при этом Путин не поменял базовой парадигмы: сохранилась либеральная идеология, та же в сущности компрадорская западническая элита (кроме самых одиозных и экстремистских ее представителей), явление олигархата (за вычетом нелояльных фрондеров), главенство политических технологий и пиара над реальной политикой, капиталистический рынок, представление о России как о «европейской стране». Но теперь Путин говорил уже не просто о «европейской стране», но о достойной и самостоятельной европейской стране, способной успешно конкурировать с Западом, сохраняя свои интересы.
Путин превратил Россию из объекта в субъект. Но этот субъект мыслился в рамках операционной системы, установленной Западом. Это был самостоятельный национальной субъект, играющий в либеральном поле глобализации, с принятием всех его правил. В историю вступила «корпорация Россия», жестко бьющаяся за свои интересы в структуре классических корпоративных состязаний. Парадигма правящей идеологии осталась неизменной: это был все тот же либерализм, но не периферийный и имитационный, а активный, наступательный. Путин поставил целью ввести Россию в клуб самых развитых западных держав. Это была амбиция молодой успешной корпорации, стремительно вторгшейся в конкурентную борьбу, где до этого безоглядно доминировали совсем иные игроки.
«Россия есть конкурентоспособная европейская страна, полноценный член западного клуба», – настаивал Путин. И доказывал он это, играя строго по глобальным правилам: в промышленной, торговой, дипломатической, ресурсной, технологической конкуренции возможно все, кроме войны и нарушения правовых норм. Корпорация Россия принимала правила западного мира полностью, во внешней и внутренней политике, но осмысляла себя активным субъектом конкурентной борьбы.
«Корпорация Россия» на постсоветском пространствеПараллельно общему изменению курса России и ее содержания произошло изменение отношений с другими пост-советскими странами и, в частности, с Украиной. Путин в отличие от элиты 1990-х не был солидарен с русофобией постсоветских стран и не был в восторге от их прозападной ориентации. Но он воспринимал ситуацию в рамках тех правил, которые сложились в тот момент. Он полностью признавал границы и суверенитет этих стран, но так как общий куратор в лице Вашингтона исчез, и Путин действовал от лица России как суверенной корпорации, начались трения с теми странами, которые атаковали России более агрессивно и беззастенчиво. Тогда же сложилась структура ГУАМа, куда вошли наиболее антироссийски настроенные государства СНГ – Грузия, Украина, Азербайджан и Молдова. Отныне Путин воспринимал их как локальных конкурентов, опирающихся в своем диалоге с Москвой на глобального конкурента (Запад). Будучи намного слабее Москвы, они компенсировали это тем, что верно служили Вашингтону, который прикрывал и еще более разжигал русофобию. Ярче всего это сказалось в выборах 2004, когда под давлением США и Евросоюза к власти пришли жестко антироссийские силы в ходе «оранжевой революции». В это время Путин попытался оказать влияние на ситуацию, но следуя либеральной инерции 1990-х, в качестве эмиссаров Москвы на Украине оказались либеральные прозападные политтехнологи (
Гельман,
Павловский и т.д.), не просто цинично отрабатывающие московский заказ, но и подчас откровенно играющие в пользу Запада, частью которого они, как и большинство космополитической элиты 1990-х, себя считали. С точки зрения «корпорации Россия», это было логично: заказчик нанимает эффективных технологов для реализации инструментальной задачи. Но соглашаясь играть по правилам либерального Запада, Москва сама себя ограничивала в наборе средств влияния на Украину. Можно было подкупить, поторговаться о цене на газ, пустить пыль в глаза, организовать черный или белый пиар. Нельзя было настаивать на славянском единстве (да и не Гельману с Павловским защищать славянское единство), напрямую взывать к цивилизационному единству жителей Юго-Востока и Крыма и т.д.
В истории корпорации Россия с 2000-го по 2014-й годы было много успехов и много неудач. Труднее всего оказался период президентства Медведева, когда либеральные тенденции чуть было не вернули ситуацию в 1990-е со всеми отличительными процессами того времени – проамериканской политикой (перезагрузкой), хаотизацией политической жизни (демократизацией партийного законодательства), поддержкой западных переворотов (предательством Ливии) и т.д. Показательно, что крайний русофоб
Бжезинский даже выразил
Дмитрию Медведеву свою поддержку. Было очевидно, что в медведевском исполнении «корпорация Россия» легко может соскользнуть в либеральный распад 1990-х, откуда с таким трудом и такими усилиями ее извлек Путин. Но в любом случае этап «корпорации Россия», когда Москва пыталась максимально укрепить свой суверенитет и отстоять свои национальные интересы, соглашаясь играть по западным либеральным правилам, закончился на Евромайдане, когда прозападные либералы и ультранационалисты свергли
Виктора Януковича при полной поддержке США и Евросоюза.
Этому предшествовали события на Болотной и радикализация либерального крыла элиты, обманутого возвращением Путина на третий срок. Было понятно, что отношения с Западом обострились до предела. При этом выяснилось, что Запад не чужд тому, чтобы поменять в свою пользу им же самим установленные правила во всех случаях, когда конкурент начинает выигрывать, даже строго следуя им.
Отныне мыслить отношения с Западом в терминах конкуренции, клуба, достойного места среди передовых стран и т.д., стало невозможно. Игра по либеральным правилам – это игра против России. Следовательно, продолжать считать Россию корпорацией и принимать условия глобального либерального поля оказалось несовместимым с существованием самой России.
В марте 2014 года вместе с присоединением Крыма «корпорация Россия» перестала существовать – и по структуре своих границ, и по своему идеологическому содержанию.
Цивилизация РоссияЕсли Россия больше не корпорация, то что? Ответ один: цивилизация. Но что значит, что мы признаем Россию цивилизацией? Это значит, что теперь мы имеем дело не с европейской страной (неважно, отсталой или конкурентоспособной), более того, не только не с европейской, но еще и не со страной. Страной была РФ без Крыма. С Крымом – это уже нечто большее, это начало собирания русских земель, восстановление Большой России. Смысл Большой России состоял в ее особой миссии, которая на разных этапах по-разному и в разных идеологических оформлениях, но обязательно противостояла Западу. Это было религиозным, политическим, ценностным, в советский период идеологическим противостоянием. Идентичность России состоит в том, что она не относится к западно-европейской цивилизации и не входит в ее круг. Она сама есть цивилизация, причем самобытная и равновеликая со всем Западом, а не только с одной из западных стран. Истоки этого легко проследить в глубине истории: Византия и латинский Рим еще с раннего Средневековья пошли параллельными путями в христианстве, что обрело свою кульминацию в великом расколе 1054 года, разделившем навсегда православие и католицизм. Но православие Византии намного шире, чем религиозный культ (кстати, сохранивший древнейшие формы, уходящие к ранней церкви) – это особая культура, мировоззрения, особая философия и особая политика. Корни византизма, как и истоки западно-европейской цивилизации, одинаково уходят в греко-римское Средиземноморье. Но уже с V века христианский Восток и христианский Запад стали постепенно отделяться. Поэтому существует не одна Европа, а две: одна западная, католико-протестантская, а затем секулярно просвещенческая, и совершенно другая, византийско-православная. И это две равновеликих европейских цивилизации с общим корнем. Россия исторически стала ядром православного поствизантийского мира, сохранив основы именно этой восточно-христианской культуры. Мы всегда соперничали с Западом не как государство с государством, но как византизм с латинством (позже с лютеранством). Показательно, что и секулярные постхристианские формы Запада и Востока были диаметрально различны – на Западе секуляризация католичества и особенно протестантизма дала либерализм и капитализм, буржуазный строй, на Востоке секуляризация православия привела к коммунизму и социализму. И борьба цивилизаций вспыхнула с новой силой – отныне на уровне материалистических и атеистических идеологий. Марксизм мы прочитали в русском ключе, и взяли от него то, что нам было важнее всего – противостояние с Западом, обоснованное битвой двух социально-экономических систем.
Если бы Россия была только корпорацией в мире глобальных корпораций, никто не стал бы биться за ее уничтожение, поддерживая агрессивную пятую колонну, устраивая русофобские перевороты в зоне национальных интересов России (в Грузии и Украине), стремиться к ее расчленению, оказывая поддержку любым силам, вплоть до исламских террористов в Чечне и на Северном Кавказе. Атака Запада на Россию – это продолжение той исторической битвы, которая никогда и не прекращалась. Холодная война не была чем-то выдающимся: лишь эпизодом фундаментальной непрерывной Великой Войны Континентов. В 1950-е она не началась, а продолжилась, в 1990-е она не прекратилась, а изменила свои формы (расширение НАТО на Восток и т.д.)
В полной мере это стало ясно всем в марте 2014 года. Воссоединение с Крымом закрыло этап «корпорации Россия». Отныне играть по западным правилам в российских интересах более невозможно. Если по западным правилам, то против России – так играет киевская хунта, бандеровские ультранационалисты и российская пятая колонна. Более того сама идея корпорации Россия выглядит сегодня уже как предательство, в то время, как на предыдущем этапе это было синонимом российского патриотизма. Теперь Россия вынуждена сама устанавливать правила и навязывать их всем остальным. Строго по правилам, как выяснилось, Запад играет только до того момента, когда ему это выгодно. В других случаях, он от них отказывается. Если Россия будет просто уличать его в двойных стандартах, демонстрировать, что сама она соблюдает правила во всех случаях, она в этом не имеет никаких шансов убедить никого, в том числе и саму себя. Правила есть следствие силы. Интересы вытекают из ценностей. Если мы имеем дело с цивилизацией Россия, то у нас свои ценности и свои силы. С опорой на них мы будем отстаивать себя и своей пространство.
Пространство России как цивилизации намного шире, чем границы Российской Федерации. Большая Россия – это все постсоветское пространство и зона влияния в Восточной Европе. Это Евразийский Союз, восточно-европейский альянс православных стран, славянские народы. Кроме того, это система геополитических осей между Москвой и центрами азиатского мира – Нью-Дели, Тегеран, Пекин и т.д. Это БРИКС. Это выход из долларовой зоны. Это отказ от понимания демократии как власти разного рода меньшинств. Это консервативная система ценностей. Это русские в качестве «большого народа». Это новая меритократическая национальная русская элита. Это православная идентичность и возврат к Традиции (включая традиции других дружественных нам народов). Это конец развлекательной низкопробной культуры и обращение к духовным ценностям. И самое главное, это
больше не капитализм. Капитализм продукт западно-европейского (в первую очередь, протестантского) духа. Никакого отношения к византийской русской православной модели общества он не имеет. Рынок может иметь место в обществе, и это закономерно. Но рыночное общество это духовная патология. Корпорация Россия была либерально-капиталистической, и в этом наследие 1990-х. «Цивилизация Россия» должна закончить с обожествлением капитала, выгоды, прибыли. Религия Маммоны, денег, карьеры, комфорта и сытости – не наша религия, не русская религия. Наша религия – Христова вера. Нельзя быть вместе с Маммоной и с Христом. Русские всегда выбирали Христа. Это наш русский выбор. Выбор нашей цивилизации.
Юго-Восток или смертьЕсли мыслить Юго-Восток Украины в терминах корпорации Россия, то туда мы вводить войска не должны. Это против правил, которые установили те, кто сами же их и нарушили. Поэтому «стоп». Но против правил и воссоединение с Крымом и «вежливые люди». Дело в том, что черта между «корпорацией Россия» и «цивилизацией Россия» не просто проходится сейчас на Юго-Восток, она уже пересечена в Крыму. Корпорация Россия не имела права присоединять Крым. Отныне она больше не считается членом держав, играющих по западным либерально-капиталистическим правилам. Кстати, никогда на самом деле и не считалась, иначе бы с нами не стали поступать так, как в Киеве. На наш корпоративный жест (финансовая помощь Януковичу вслед за откладыванием подписания договора с Евросоюзом) они ни ответили государственным переворотом и захватом власти неонацистской хунтой. Все просто: Запад всегда прекрасно понимал, что в лице России, причем любой – царской и советской, слабой, как при Ельцине, или сильной, как при Путине, он всегда имеет дело именно с цивилизацией, со своим главным и трудным многовековым экзистенциальным врагом. Великая Война Континентов ни на мгновение не прерывалась, и если нам Запад давал понять, что признает наши корпоративные права, то только для отвода глаз, чтобы подержать свою сеть влияния внутри российской политической элиты, чтобы сдержать возрождение России как цивилизации. Запад всегда знал, что мы такие, даже когда мы сами забывали об этом и впадали в сон и помрачение. Он ни на мгновение не сомневался, что имеет дело с Другим. И мы и есть Другие. Все правильно. Осознать и признать это, не значит, начать войну. Это значит просто отдать себе отчет, что эта война уже в самом разгаре, что она ведется против нас и ведется беспощадно, на поражение, на смерть.
После Крыма эта тщательно скрываемая истина о «цивилизации Россия» вышла на поверхность. Все. Прощай «корпорация». Мы в полной мере вернулись в историю.
И именно это предопределяет нашу позицию по Юго-Востоку. Это поле нашей цивилизации. Оно может временно находится в составе дружественного нам или, как минимум, нейтрального государства. Но под контролем русофобской неонацистский хунты это пространство мы оставить не вправе. Если мы только «корпорация», то не надо было входить в Крым: продолжали бы торговаться по ценам на газ, признали бы хунту и согласились с волей первых игроков. А если соединились с Крымом, то мы уже «цивилизация», а «цивилизация» в подобных обстоятельствах вводит на Юго-Восток свои цивилизационные части.
Возвращаясь к началу, мы возвращаемся к вопросу «быть или не быть России». Сегодня он уточняется: «быть или не быть России как цивилизации». И снова напомним, насколько это серьезно. Если мы выбираем «быть», то осуществить это можно лишь в ходе освобождения Юго-Востока Украины. А если мы не делаем этого или проигрываем эту партию, то снова перед нами разверзается бездна – «не быть». Причем сейчас, после Крыма уже нельзя вернуться на место корпорации. Мол, пусть уж не цивилизация, ну, хоть корпорация. Поздно. Шаг назад сделать нельзя. Можно только десять. А это значит, свалиться в 1990-е с соответствующей повесткой дня. Чтобы удержать Крым, нам необходим Юго-Восток. А Крым необходим, чтобы удержать Россию, оздоровить ее, выпрямить, оживить. Поэтому вопрос сегодняшнего дня: Юго-Восток или смерть. Серьезнейший, чисто экзистенциальный вопрос. Вопрос, достойный только великой цивилизации.
